КРИТИКА РАБОТЫ Л.С. КЛЕЙНА «ВОСКРЕШЕНИЕ ПЕРУНА»

Часть вторая.

Перед тем, как перейти непосредственно к рассмотрению воззрений Клейна на славянские Святодни (праздники) хочу сделать одно, весьма немаловажное, на мой взгляд, замечание. Исследователь русской традиционной культуры А.Андреев в своей книге «Магия и культура в науке управления» высказал отнюдь не оригинальную, но, тем не менее, глубоко верную мысль касательно академической науки. Она, согласно Андрееву, «(…) является отнюдь не братством искателей истины, а огромным сообществом лю­дей, занимающим в государстве очень значимое место и бью­щимся за то, чтобы это место удержать. Иначе говоря, современ­ная наука — это предприятие экономическое и политическое». Следовательно, и мнение учёных – далеко не «истина в последней инстанции», хотя прислушиваться к нему, тем не менее, стоит.
В настоящее время в науке сложилось довольно парадоксальная ситуация. С одной стороны, научное сообщество консервативно по своей сути, и активно противодействует тем, кто посягает на устоявшиеся системы взглядов, считающиеся истинными. Не могу сказать, что это однозначно плохо – работы небезызвестного хроноложца Фоменко яркий пример того, что могут натворить в исторической науке любители дешёвых сенсаций. С другой стороны, многие учёные мечтают о «продвижении по службе» - а привлечь к себе внимание и сделать научную карьеру легче всего через «ниспровержение кумиров» и сенсационные открытия. И здесь иные профессионалы оказываются ничуть не лучше дилетанта Фоменко. К примеру, тот же Л.С. Клейн… Да, ещё. Почему-то патриотичное враньё и выдумки считаются в научных кругах моветоном, а враньё и выдумки непатриотичные – это едва ли не норма исторической науки. Хотя чем фантазии Клейна или Велецкой лучше фантазий, скажем, А.И. Асова, лично мне непонятно….

Итак, критика:

Тезис первый.  
Масленица возникла из сдвинутых под влиянием христианства (христианских постов и запретов на скоромную пищу, хмельные напитки, пляски и увеселения ) на более раннее время купальских обрядов.

Аргументы Клейна здесь таковы:

1. «Из двоих производных на прежнем месте сохранилось купальское, а Масленица – результат передвижки. Это устанавливается по одному из масленичных обрядов -  скатыванию огненного колеса вниз с горы (развитием этого обряда являются саночные катания и скатывание бочки с гор). Символика обряда прозрачна – имитируется (в порядке магического стимулирования) движение солнца вниз по небосклону (…) Но в феврале-марте, когда справляется Масленица, солнцу ещё долго подниматься до летнего апогея, и скатывание огненного колеса вниз в это время совершенно неуместно. Ведь в это время как раз ещё «сонейко на гору иде»! (…) Даже пребывание горящего колеса высоко на шесте тоже вряд ли подходит к этому времени: солнце ещё далеко не в верхней точке своего пути в небе» .

 

Честно говоря, непонятно, почему катание на санях с горы несёт, по мысли автора, тот же смысл, что и скатывание горящего колеса\бочки. И почему тогда (если масленичные обряды – это купальские), на Купалу в массовом порядке не катаются с гор на телегах. J Ну да ладно. Горящее колесо высоко на шесте совершенно не обязательно означает Солнце в верхней точке его движения по небу. Оно может быть просто земным отображением Солнца, находящегося высоко в Небе. То же самое касается и катания колеса с горы – этот обряд может означать не поворот Солнца на зиму и убывающий день, а попросту движение Солнца, его поворот к новой точке Годового Коло.
Если предположить, что катание горящего колеса с горы обозначает поворот на зиму, то поворот на лето в дни зимнего Солнцестояния должен обозначаться закатыванием колеса в гору. Однако, насколько мне известно, такого в этнографии нет (я встречал информацию об этом обряде у Доброслава Добровольского и В.С. Казакова, но не уверен, что это не их собственное творчество), хотя образ Солнца-колеса во время Зимних Святок присутствует. В одной из колядок поётся:
«Покатилося колесо с Новагорода,
С Новагорода и до Киева,
Со Киева да ко Черному Морю,
Ко черному Морю ко широкому,
Ко широкому ли, ко глубокому,
Колесо, гори-катись,
Со Весной Красной вернись!»
Ю.П. Миролюбов в своей работе «Сакральное Руси» описывает существовавший на юге Руси обряд катания колеса на Коляду: «Взрослые же, обмотав Колесо соломинами Пращура, зажигали и гнали горящее Колесо по дорогам, через сугробы, в знак близкой весны и тепла» . Он же говорит о существовании аналогичного обычая у иранцев: «Саки, по китайским летописям, или скифы, по греческим записям, праздновали Зиму, катая Горящее Колесо» . Есть сведения и о скатывании колеса с горы во время Зимних Святок. К примеру, Н.И. Моисеева в своей работе «Время в нас и время вне нас» пишет: «На колядах жгут костры и катят с гор огненные колеса» .                      
2. «Но те обряды, которые должны были стимулировать в день солнцеворота природу, было бы глупо совершать с опозданием, postfestum, - тогда ведь они уже ни к чему. Они должны были предварять событие. Поэтому оставался единственный выход – вынести их за начало запретной полосы. Это  хоть и очень далеко, но зато перед природным событием. И обряды с колесом, бочкой, куклой, трапезой, были перенесены в самое начало всего периода, но, правда, не в слишком уж далёкий мясоед перед постом, а (чтобы максимально сократить опережение) в первую же неделю облегченного поста – Сырную, когда мясо есть уже нельзя, но сыр, масло и яйца ещё можно. Перенесли в самый конец её – с четверга. Приналегли на масляные блюда – вот и получился перед Великим Постом праздник Масленица» .
Честно говоря, если уж переносить праздник на несколько месяцев раньше – вряд ли неделя-другая играет особую роль. Поэтому рассуждения Клейна про Сырную неделю выглядят высосанными из пальца.  Про обряды с колесом я уже высказался выше. Теперь скажу несколько слов об обряде с куклой (ритуальном уничтожении чучела Марены/Масленицы).
Аналогичный обряд, совершающийся весной известен в Индии, где христианство, к счастью, не удалось насадить до сих пор. Л.Р. Прозоров в своей книге «Боги и касты языческой Руси» пишет: «(…) в Индии, скажем, именно весной проводится ритуал утопления в речке изображений Кали — индоарийской Богини, которую можно рассматривать как соответствие Маре» .
О подобном обряде у древних германцев пишет румынский религиовед Мирча Элиаде: «Религиозный писатель VIII века замечает, что германские племена «in mens februario hibemum credi expellere» («в месяце феврале считается, что прогоняют зиму»)» . Неясно, о каких именно германских племенах идёт речь; возможно – о германцах-язычниках. Карл «Великий» подчинил саксов и навязал им христианство только в начале IX века.
3. «Эту гипотезу хорошо подтверждает географическое распределение праздников. Масленица справлялась почти исключительно в коренных русских областях (рис.37), где православная церковь распоряжалась безраздельно – как раз в этих областях от «купальских» празднеств в день солнцеворота сохранились жалкие следы. Всё подавлено, почти всё ушло в Масленицу. А вот в Белоруссии и на Украине, проведших несколько веков в составе Польско-Литовского государства, православная церковь не была господствующей и не пользовалась преимущественной поддержкой государства, католическая же пользовалась такой поддержкой, но не имела широкого распространения в массах подвластного панам восточного славянства. Обе вместе имели сил и возможностей меньше, чем православная церковь России, духовно и административно подавлять пережитки язычества в массах православного населения. В этой ситуации пережитки язычества держались в народе прочнее. В результате именно в Белоруссии и на Украине ещё недавно солнцеворот широко праздновали в положенный исстари день (…) Зато Масленица в этих областях по сути не сложилась вообще. (…) На Русском Севере, где православная церковь также не обладала всепроникающей государственной поддержкой, также нет проводов Масленицы – вместо этого похожая по смыслу на «колодку» обрядность, относящаяся к молодожёнам – «столбы», «целовник», «катание молодых» (Носова 1969: 46-48) .
Начнём с Русского Севера, на котором якобы «нет проводов Масленицы». Открываем работу В.К. Соколовой «Весенне-летние календарные обряды у русских, украинцев и белорусов». Читаем: «Провожали Масленицу по-разному, но при всём разнообразии (особенно в деталях) можно выделить два основных типа проводов: 1) костры 2) проводы-похороны обрядового чучела. (…) Масленичные костры зажигали повсеместно. Особенно же характерны они для северных, центральных и поволжских областей, тогда как в южнорусских областях и Сибири более устойчиво сохранялись проводы-похороны. (…) Г.А. Носова, картографировавшая масленичную обрядность, утверждала, что «в областях Русского Севера издавна сложился определённый обрядовый комплекс. Так, обряд проводов Масленицы, составлявший ядро праздника в центральных областях, на Севере не отмечен наблюдателями (…)» Эти обобщения, повторённые ею в недавно вышедшей монографии (Носова, 1975), сделаны без достаточно полного учёта всех материалов, особенно новых. Записи последних лет со всей убедительностью показывают, что сожжение Масленицы в северных областях было столь же широко распространено, как и в центральных, и что на Севере были и проводы-похороны. (…) Сведения о масленичных кострах из северных областей, которые мне удалось обнаружить, перечислены так подробно потому, что (за единичными исключениями) они не опубликованы. А именно они показывают, что обычай зажигать в последний день Масленицы костры был общерусским» .
На Украине и в Белоруссии обряд проводов Масленицы при встрече весны хотя и не был, по-видимому, широко распространённым, но, тем не менее, был. А.В. Терещенко в своей книге «Быт русского народа» пишет: «В малороссийских краях, кроме пения веснянок, носят еще чучело по деревням и полям, одетое в женское платье, которое называется марена или мара (призрак). Эту мару провожает толпа детей, парней, девушек и молодиц при громком пении» . Приведённое свидетельство, по-видимому, относится к праздникам встречи весны – но Масленица, по своей сути, и является одним из таких праздников. В.К. Соколова приводит сведения этого же автора: «(…) на Украине в некоторых местах носили по улице с пением обрядовое чучело, которое сопровождали дети, крича и бросая в него снежные комья. В других районах на санях возили Масленицу – деревянное изображение с распущенными волосами, которое затем бросали в реку или сжигали в воскресенье за городом» . По мнению В.К. Соколовой один из вариантов украинского обряда с колодкой, в ходе которого колодку ритуально сжигают, «трансформация древнейшего обряда изготовления и уничтожения изображения зимы» . Вот одно из описаний этого обряда: «На Западной Украине праздник чаще всего называли не Масленицей, а Колодой. Название возникло из-за обычая наряжать большое полено, Колоду — символ зимы, который позднее ритуально уничтожали. В ход шло все, что пестрело яркими красками — расшитая, обязательно женская старая одежда, ленты, бумажные цветы» .
Зафиксирован обряд «проводов Масленицы» и в Белоруссии (правда, там Масленица отмечалась в основном в восточных районах): «палили чучело – соломенную бабу или мужика. Пепел раскидывали по полю для большей урожайности» .
Как видно из вышеизложенного, слабость РПЦ на Русском Севере, вопреки Л.С. Клейну, почему-то не вызвала там отсутствия «проводов Масленицы». Известен этот масленичный обряд (хотя он и не столь популярен как в России) также на Украине и в Белоруссии. Почему он не столь распространён – отдельный вопрос, но вряд ли из-за слабого влияния РПЦ, которая языческие обряды традиционно не приветствует, вне зависимости от того, совершаются они во время поста или в другие дни. К слову сказать, у украинцев Закарпатья, по свидетельству В.К. Соколовой, масленичная обрядность тоже слабо выражена. Соколова полагает, что связано это как раз с сильным влиянием православия, которое для закарпатцев, находящихся в окружении представителей иных конфессий, было важным средством сохранения национальной идентичности.
Ещё один момент. Напоминаю логику Клейна: Масленица – смещённый под влиянием церкви праздник Купалы. В Белоруссии и Украине есть Купала – нет Масленицы. На русском Севере, где церковь слаба и степень сохранности архаичных традиций очень высока, по логике Клейна, также не должно быть Масленицы, но должна быть Купала. Однако на практике мы наблюдаем, что масленичная обрядность там широко распространена (хоть и несколько меньше, чем в других русских областях), а вот купальская  как раз крайне слабо выражена (если бы гипотеза Клейна была верна – на русском Севере Купала была бы такой же или почти такой же как в Белоруссии и на Украине). Более того, многие элементы купальской обрядности, у русских смещённые на Семик и Троицу (завивание берёзки, пускание венков, кумление), на Севере вообще отсутствуют. Об этом пишет В.К. Соколова в своей не раз уже процитированной в этой статье работе «Весенне-летние календарные обряды у русских, украинцев и белорусов». Этот факт также свидетельствует против гипотезы Клейна.

Тезис второй. Ритуальное уничтожение чучела на Купалу – отголосок принесения ведьм, забеременевших от Бога,  в жертву Перуну. Ведьмы эти впоследствии становятся русалками.

«Загадочным, хотя это никем и не отмечено, оставался выбор основных категорий заложных для обращения их в русалки. У Зеленина убедительно показано, что в основном русалками становятся только два вида заложных: молодые утопленницы и дети, мертворожденные или умершие некрещёными. Но оставлено без внимания, чем мотивирован отбор именно этих двух видов из всех видов заложных и что позволило объединить их (весьма несхожих) в одну категорию демонических существ. Ведь мертворожденные дети не ближе к девушкам-утопленницам, чем, скажем, утонувшие старухи, или юноши-утопленники, или девушки-самоубийцы (висельницы). Сказочный сюжет, условно называемый здесь «Царь Салтан» («Чудесные дети») позволяет выявить основу объединения. Эта основа – норматив опознания связанной с Перуном ведьмы в молодой женщине, заподозренной в зачатии от бога (из-за рождения урода или близнецов и т.п.) и обряд (обычай) сплавления или утопления её вместе с ребёнком (детьми). Живая ведьма такого высокого ранга (отсюда именование её царицей) была способна задержать для всей страны дожди. Погребение её в земле могло рассердить Перуна и также вызвать засуху. Оставалось избавиться от ведьмы, сплавив её по воде к Перуну. (…) Очевидно, такого рода жертвы и стали первыми русалками».

Начнём с того, что русалками, по народным представлениям, становятся отнюдь не только два вида заложных, указанных Клейном. В работе Д.К. Зеленина о русалках приводятся следующие этнографические свидетельства: «Русалки — души некрещёных детей, утопленниц, удавленниц и вообще женщин и девиц, лишивших себя жизни и непогребённых»; «В старину удавленных, и утопленных, не проклинали, и потому их души и превращались в русалок»; ««к русалкам относят женщин, наложивших на себя руки»; ««русалки и другие водяные духи есть олицетворение умерших людей, погибших от самоубийства или проклятых отцом или матерью» ; и т.д. Мнение, что русалками становятся только молодые девушки-утопленницы и дети в народе тоже встречается, но оно не является единственным, хотя, согласно Зеленину (и Клейну, почерпнувшему в его работе эти сведения), это воззрение действительно наиболее распространено.
Далее. В славянской (и не только) культуре нередко встречается мотив зачатия от Бога. Однако с ним связывается далеко не только ритуальное убийство (или изгнание) матери и младенца. Русский былинный богатырь Волх Всеславьевич зачат от Змея (по мнению некоторых исследователей, этим Змеем является Перун). Сходный мотив встречается и в южнославянском фольклоре и эпосе. Наконец, древнегреческие герои по своему происхождению – полубоги, дети Бога и смертной женщины (или наоборот). Клейном в подтверждение своей гипотезы приводит сведения, согласно которым у многих первобытных народов детей с необычными свойствами и их мать нередко изолировали от общества, удаляли или приносили в жертву Богам. Это, по-видимому, действительно имело место, но наряду с таким отношением имело место и совершенно обратное. И, если подтверждений восприятия рождения необычных детей как положительного явления в славянской народной культуре множество, то примеров обратного восприятия (соответствующих гипотезе Клейна) мне известно только два. Это два варианта сказочного сюжета «Дети в бочке»  (царица рождает необычного ребёнка, её вместе с младенцем заточают в бочку и бросают в воду). В одном из них младенец рождается со знаками божественного происхождения (солнце во лбу, месяц на затылке и т.п.), в другом колдун, напустивший порчу, утверждает, что родившийся сын – Божий. Все прочие примеры Клейна из славянского фольклора несостоятельны – рождение урода вполне могло восприниматься как беременность не от Бога, а от нечисти – в этом случае убийство\изгнание матери и ребёнка не имеет отношения к её беременности от Бога.
Клейн также ссылается на работу Зечевича, который «выявляет в народных преданиях память об избавлении от внебрачных детей – отправлении их к божеству в качестве умилостивительных жертв с целью вымолить лучшую погоду». Существование у южных славян этого обычая вовсе не говорит о том, что дети эти непременно считались детьми Бога.  
Кроме того, Клейн приводит южнославянскую песню, в которой в сундуке, брошенном в воду, заточена «лепа Мара», которая будет принадлежать тому, кто откроет этот сундук. Но в этой песне нет ни слова о детях Мары, находящихся в сундуке.
Таким образом, рассмотрев материалы славянского фольклора, мы видим, что гипотеза Клейна, если и могла соответствовать действительности, то лишь в редких случаях. Обряд же уничтожения чучела Марены на Купалу является весьма широко распространённым и потому предположение о том, что в его основе лежит описанный Клейном обряд, является, мягко говоря, маловероятным. Тем более, по данным этнографии, дети в этом обряде (и сходных с ним), как правило, не фигурируют.
И, напоследок, несколько слов о ведьмах. Во-первых, хочу отметить, что существует мнение, согласно которому слово «ведьма» первоначально не несло сугубо негативной семантической окраски. Как, к примеру, и слово «чёрт», возможно, означало первоначально не злого духа, а просто существо из-за Черты, обитателя Нави. Во-вторых, от насильно утопленной ведьмы (как это отмечает и сам Клейн) сложно ждать покровительства, в то время как русалки, по данным этнографии, воспринимались вовсе не сугубо негативно – они, по народным поверьям, способствовали плодородию. Русалкам приносили требы – но наивно полагать, что этими требами возможно изменить отношение убитых к их убийцам. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что такие воззрения всё-таки могли существовать - у многих народов бытовало  представление, согласно которому, душа убитого при закладке здания становилась духом-хранителем этого здания. Впрочем, это далеко не единственное объяснение ритуала «строительной жертвы»….

Тезис третий. «Умрун», «покойник» (центральный персонаж одного из типов святочных игрищ, для которого характерно эротическое содержание) изображает Перуна.
Существует несколько основных вариантов объяснения происхождения эротических игр с покойником, которые Клейн приводит в своей книге.
Бужение покойника. Имитируя оживление покойника, люди старались предотвратить «заражение» живых смертью. Этому объяснению противоречит тот факт, что на святочных и масленичных играх настоящего покойника нет.
Культ Предков. Как известно, по народным поверьям во время Святок в мир     людей приходят души Предков. Однако, неясно, почему такие игры отсутствуют во время праздников, специально посвящённых поминовению Пращуров (Деды, Радуница). Они зафиксированы лишь на Святках, Масленице, свадьбах и похоронах.
Священный брак. Это объяснение связано с предыдущим. Согласно этой версии «покойницкие игры» - ритуальный брак с Предком.  

Клейна ни одно из этих объяснений не удовлетворяет. По его мнению, ритуальный брак с Предком невозможен, поскольку это кровосмешение, являющееся страшным преступлением в родовом обществе. По его мнению, «покойник» изображает воскресающее во время Святок Божество, а конкретно – Перуна, который, по его мнению, не только связан с плодородием, но и является умирающим и воскресающим Богом.  Аргументы, которые он приводит в пользу этой гипотезы, я подробно разобрал в предыдущей части моей критики работы Клейна. Здесь отмечу лишь, что представление о Громовержце, являющемся при этом умирающим и воскресающим Богом плодородия, мягко говоря, крайне нехарактерно для индоевропейских культур.
Если предположить, что святочный «покойник» действительно изображает воскресающее Божество – куда логичнее было бы считать (учитывая время проведения обряда и некоторые параллели из других культур), что это Бог Солнца. Но в любом случае неясно, почему «покойницкие игры» устраивались не только на Святках, но и на Масленице, свадьбах и похоронах.  Бог воскресать на каждой свадьбе вряд ли станет. J
Что же касается якобы «невозможности» сакрального брака с Предком – здесь Клейн явно ошибается. Во-первых, в святочных играх участвует молодёжь из разных семей – и потому Предок совершенно не обязательно является для них общим. К слову сказать, некоторые «примитивные» народы верили в то, что причина зачатия – духи Предков: отсюда не так уж далеко до идеи сакрального брака с Предком.
Во-вторых, по мнению некоторых исследователей, эти игры связаны с предбрачной сексуальной инициацией холостой молодёжи.  Вполне логично, что в ходе этой инициации использовался образ Предка – вспомните известный обычай «права первой ночи», восходящий к женской возрастной инициации, в ходе которого девушку лишал невинности вождь или жрец.  Жрец вполне мог изображать при этом Божество или Предка – ведь в традиционной культуре эти понятия близки: люди нередко возводили свой род к Богам, а Предков обожествляли. Учитывая данные славянской этнографии (мотив воскресения «покойника» приурочен к двум календарным праздникам, свадьбам и похоронам), сложно предположить, что у славян ряженый изображал Бога. А вот восприятие ряженого «покойника» как Предка соответствует имеющимся данным. Масленица и Святки тесно связаны с плодородием – поэтому на них вполне уместны эротические «покойницкие игры». А вот Осенние Деды такой связи (по крайней мере, столь ярко выраженной) не имеют. Радуница же с плодородием связана, но  на этом празднике, насколько мне известно, отсутствует ряжение вообще, а не только игры с «умруном». Почему – отдельный вопрос. На свадьбах брачно-эротическая тематика более чем уместна. Что же касается похорон – здесь подобные обряды, быть может, связаны с идеей торжества Жизни над Смертью….  

Много ещё можно писать про фантазии Клейна. К примеру, Громницу этот автор объявляет «уехавшими» не то Святками, не то Масленицей, при этом напрочь забывая о том, что этот праздник – общеевропейский; у кельтов он был известен под названием Имболк, и день его отмечен ещё на бронзовом календаре из Колиньи (1 в. до н.э.)… Но, думаю, больше писать не стоит - уже ясно, что этот профессиональный учёный  не так уж далеко ушёл от презираемых им дилетантов-«неоязычников».

Власкин Е.А.